Миры Филипа Фармера. Том 22. Пир потаенный. Повел - Страница 96

Я думаю, храбрость их безмерно бы возросла, заметь они одну деталь: то, что все мое вооружение состояло из одного-единственного кинжала.

Внезапно стрельба рядом оборвалась. Все тот же голос громко прокричал по-английски, чтобы солдаты рассыпались в цепь и окружили место со всех сторон. Голос приказал также прекратить стрельбу наугад, дабы в условиях кругового построения не перестрелять друг друга. При моем обнаружении стрелять только по ногам, чтобы обездвижить и уж после того спокойно прикончить.

Молодец. На его месте я приказал бы то же самое. Я был ужасно зол на себя. Настолько, насколько позволяло мне ощутить это мое внутреннее состояние, учитывая тот жуткий цейтнот, в котором я сейчас находился. Я клял себя за самонадеянность и беззаботность, в то время как должен был быть осторожен, как никогда, и следить за любым шорохом, любой тенью в лесу. Мы совершили одну и ту же ошибку, как я, так и они, с той лишь разницей, что они были лучше вооружены, чтобы исправить ее.

Я продолжал осторожно передвигаться вперед. Количество врагов мне было неизвестно. Во время стрельбы я насчитал около десяти стволов, но мог и ошибаться, ведь часть их могла не стрелять, сберегая патроны. На то, чтобы замкнуть кольцо окружения, у них уйдет немало времени. Вначале они все находились в одном месте, а теперь им придется продираться сквозь густой подлесок, переплетенный ветвями кустарника и лианами, перекликаясь между собой, чтобы знать положение друг друга.

Я отчетливо слышал каждый их шаг, сопровождаемый шумом и треском ломающихся ветвей. Теперь до меня доносился и их запах. Их было десять слева от меня. Передо мной оставалось столько же или больше.

Когда я приблизился к дереву, поблизости от которого заметил вспышку света, предупредившую меня об опасности (вероятно, в тот момент, когда стрелок наводил свое оружие), то остановился и поднял глаза вверх. Он все еще был там, сидя верхом на толстой ветви в шести метрах над землей, и внимательно оглядывал окрестности. Я тоже тщательно прислушался и огляделся. Никого. Судя по всему, это был лишь часовой.

Мгновенно выпрыгнув из-под широких листьев растения с поэтическим названием «слоновьи уши», я метнул кинжал. Этот маневр, хоть на долю секунды, но выдающий мою позицию, требовал максимальной быстроты и точности.

Элемент внезапности сыграл мне на пользу. Единственный, кто заметил меня прежде, чем я вновь оказался под листьями растения, был сам часовой. Но у него не осталось времени, чтобы крикнуть, лезвие тут же пронзило его гортань. Винтовка выпала из его рук и кувыркнулась в куст у подножия дерева. Солдат закачался, будто собираясь рухнуть вниз, но так и остался сидеть верхом, удерживаемый веревкой, закрепленной вокруг ствола дерева. Винтовка слегка лязгнула при падении. Но в шуме и треске, доносившихся отовсюду, этот звук никто и не услышал. Солдаты, занятые тем, чтобы смотреть, куда следует сделать следующий шаг, даже не оторвали носа от земли.

Обойма бельгийской автоматической винтовки FN вмещала двадцать пуль калибром 7,62 миллиметра. Густая растительность вынуждала меня стрелять, при необходимости, очередями, поэтому я перевел рычажок в положение автоматической стрельбы. С сожалением я подумал о том, что придется расстаться с моим кинжалом. Я предпочел не подставлять себя лишний раз под пули, карабкаясь по стволу, чтобы достать его. С минуты на минуту здесь мог появиться какой-нибудь солдат и пустить по кругу новость, что я бежал с оружием в руках.

С восточной стороны послышались приближающиеся голоса. Кольцо за моей спиной должно было вот-вот сомкнуться. Среди солдат один, по крайней мере, нес на себе запас гранат. Я удвоил осторожность.

Возбуждение и ощущение приближающейся схватки заставило сердце забиться сильнее, что сразу отозвалось гулкими ударами в груди. Охотник или добыча, я всегда испытываю похожее опьянение. Какую-то особенную внутреннюю дрожь, когда предстоит поставить на кон самое ценное, что есть в этой жизни: себя самого, жизнь, которая может прерваться в каждую секунду. Мое существование может длиться бесконечно, во всяком случае около тридцати тысяч лет, и мне есть что терять, гораздо больше, чем большинству людей. Но я об этом никогда не думаю. Я всегда буду готов рисковать, будь то сейчас, или через тридцать тысячелетий (если доживу до той поры).

Солдаты медленно продвигались вперед на расстоянии около шести метров друг от друга. Передние — с повернутой вбок головой, чтобы их могли слышать те, кто шел следом. Ближайший из них находился в трех метрах от меня. Вот он сделал еще шаг. Приклад моей FN скользнул ниже ветвей и с силой обрушился на его кадык, мгновенно сломав все хрящи. Он еще не успел упасть навзничь, когда я поймал его голову и резким поворотом сломал ему позвоночник. Я тут же освободил его от кинжала и запасных обойм. Но тот, что следовал в шести метрах за ним, видимо, что-то услышал, потому что обеспокоенно спросил:

— Эй, Броди! Ты где? — Его английский был с явным итальянским акцентом. — У тебя как, все в порядке?

Я постарался как можно лучше воспроизвести голос Броди (которого, правда, никогда не слышал):

— Я ободрал себе лицо в этом чертовом кустарнике!

Послышалось несколько поспешных приближающихся шагов. Потом они остановились, и итальянец сказал:

— Поднимись и встань так, чтобы я тебя видел!

Я быстро надел на голову шляпу убитого — она оказалась мне в самый раз — и выпрямился, как раз настолько, чтобы тот увидел ее и самый верх моего лица. Ворча что-то, итальянец приблизился и резко остановился, когда мой кинжал по самую рукоять вонзился в его солнечное сплетение.