Миры Филипа Фармера. Том 22. Пир потаенный. Повел - Страница 109

109

Сейчас, чувствуя, как время поджимает меня, я решил двигаться как можно быстрее, то есть на самом нижнем этаже. Отправившись в путь быстрой трусцой, я бежал, пока не наткнулся на большую лужу, в которой смог утолить жажду. Напившись, я понял, что было бы неплохо перекусить. Слух и обоняние вскоре подтвердили, что неподалеку находится какое-то животное. Неслышно приблизившись, я увидел молодого, почти взрослого бородавочника. Едва завидев меня, тот взбрыкнул задними копытцами и тотчас же пустился наутек. Если он хотел вымотать меня, то затея его была явно обречена на провал, потому что закалка всей моей прежней жизни сделала меня непобедимым во многих видах соревнований. Все кончилось так, как и должно было кончиться: животное остановилось, задохнувшись от бега, тяжело поводя боками. Развернувшись ко мне, он нагнул голову вниз, глядя исподлобья маленькими, налитыми кровью глазами. С желтоватых, загнутых вверх клыков падали клочья белой пены.

Чтобы не производить много шума, я отложил в сторону винтовку и прыгнул вперед. Бородавочник попытался отклониться в сторону, но я был быстрее, и лезвие моего ножа рассекло ему шею, задев сонную артерию. Я жадно напился алой, теплой, еще пульсирующей от ударов сердца крови, а затем принялся разделывать тушу. Половину его я съел прямо здесь, не сходя с места. Оставшуюся часть, с лучшими лакомыми кусками, я оставил на потом, завернув ее в шкуру.

Дикие кабаны редко отходят далеко от источников воды, и, следовательно, неподалеку должен был находиться один из них. Тут я вспомнил о небольшом ручейке, текущем на север в миле отсюда. Вскоре я был уже на его берегу. Вволю напившись, я еще немного поел. Мне повезло с такой добычей. Обычно они прячутся днем в густом тростнике и покидают свои лежки лишь ночью, пасясь стадами в двадцать или более особей.

Мне довольно часто приходилось сталкиваться с людьми, которые, не зная, с кем они общаются, открыто насмехались над моей способностью жить в полном единении с природой, подобно дикому зверю. Они при этом в первую очередь опирались на мнение, что если бы я ел сырое необработанное мясо диких животных, то уже давно был бы буквально напичкан различного рода глистами и кишечными паразитами.

В таких случаях они все забывают об одной очень простой вещи: о том, сколько местных жителей живут, питаясь всю жизнь именно таким образом, и при этом не болеют. Некоторые заражаются, это бывает. Но их гораздо меньше, чем здоровых. Я абсолютно уверен, что никогда не болел никакими глистными инвазиями или другими паразитарными заболеваниями, потому что есть во мне что-то, что убивает как микробов, так и всяких других паразитов. Думаю, Девять распоряжались моей жизнью еще до того, как я успел родиться. Кроме того, что я был сразу иммунизирован против всех возможных болезней, мне кажется, они держали мою жизнь под самым пристальным контролем, устраивая все так, чтобы я обязательно попал в руки антропоидов и был ими воспитан, как настоящий дикарь. (Причины, приведшие меня к этому заключению, изложены во втором томе моих «Записок», еще не увидевших свет.) Таким образом, мой образ жизни был не более «естествен», чем образ жизни Калибана. Это рассуждение привело меня к интересной мысли: сколько в мире людей, знаменитых или еще неизвестных, были «созданы» Девятью, по их замыслу и повелению. Сколько гениев были обязаны своим умом этим опаснейшим пращурам, которые в полном секрете и неизвестности продолжали дергать ниточками их жизней и судеб.

Спускались сумерки, и в лесу потемнело, когда я вновь пустился в путь. По моим подсчетам солнце должно было быть у горизонта. В тени огромных деревьев было относительно тихо. Лишь крикливая болтовня группы воротничковых мангабеев нарушала покой и тишину вечернего леса. Это довольно большие обезьяны с длинным цепким хвостом и густой серо-бурой шерстью, густым воротником, охватывающим голову, с розовыми мордочками, испещренными пятнами серовато-коричневого цвета. У них изумительно вкусное мясо, и время от времени я лакомился им, как изысканнейшим десертом.

Я уже собирался влезть на дерево и присмотреть себе местечко на ноль, когда вдали вновь послышалось сердитое тявканье ищеек. Честно говоря, я удивился настойчивости Муртага. Я двигался гораздо быстрее его людей. Значит, он вновь прибег к помощи новых вертолетов, которые свели на нет мой отрыв.

С большим сожалением мне пришлось расстаться с остатками поросенка. Вернувшись к ручью, я тщательно вымылся, пытаясь максимально устранить все запахи. Потом выбрал дерево и влез по нему на шестиметровую высоту, устроившись в ветвях среднего уровня. Оттуда, оставаясь под прикрытием густой листвы, полностью скрывавшей меня от нескромного взгляда снизу, я быстро отправился им навстречу. Не было никаких сомнений, что они быстро обнаружат дерево, у которого кончались мои следы. Прикинув направление, в котором я шел, солдаты наверняка обстреляют верхушки соседних деревьев. Но им никогда и в голову не придет, что я могу вернуться назад и зайти им в тыл, пройдя над самыми их головами.

Через шестнадцать минут медленного и осторожного скольжения среди ветвей я был на месте. Прильнув к толстой ветви, густо оплетенной сетью лиан и скрытой плотным плащом широких сердцевидных листьев, я затаился и стал наблюдать. Подножие деревьев уже окутал густой сумрак, в котором мелькали огоньки многочисленных электрических фонарей. Туда, где я скрывался, еще проникали последние лучи уходящего солнца, и не будь густой листвы, солдатам стоило лишь поднять свои головы, чтобы увидеть меня на фоне еще светлого неба. Но густая тень делала меня совершенно невидимым. Оставалось лишь соблюдать абсолютную неподвижность. Малейшее движение могло вызвать подергивание или натяжение аркады ползущих растений, тянущихся с ветки на ветку до самой земли, и насторожить этим ищеек, а значит, и моих преследователей.

109